В 1921—1922 гг. приволжские губернии, разоренные гражданской вой ной, вследствие засухи были охвачены повальным голодом. В помощь государ ственным органам на борьбу с бедствием были мобилизованы общественные организации, создавшие специальные комитеты (сокращенно: «Компогол»).
См. прим. к статье «Германская художественная выставка» в первом томе наст, издания.
В 1913 г. Луначарский писал о русском искусстве, вывозимом за гра ницу театральным деятелем, антрепренером С. П. Дягилевым (1872—1929): «В настоящее время является уже бесспорным, что в некоторых областях искусства Россия занимает одно из первых мест и дает Европе блестящие примеры для подражания. Уже художественная выставка, устроенная в Па риже г. Дягилевым несколько лет назад, открыла для многих глаза на своеоб разие и талантливость наших художников. Тем не менее трудно сказать, чтобы русская живопись в какой–нибудь мере влияла на Запад. Быть может, только теперь, с открытием сокровищ религиозной живописи старой Руси, чисто русские влияния начали проноситься над Европой. Но не то в области искусства театрального, прежде всего декорационной живописи и костюмов. Здесь крупнейшие русские художники, вроде Рериха, Бенуа, отчасти Юона и Добужинского и в огромной мере Бакста, произвели настоящую револю цию. Правда, раздаются голоса против излишней пышности и яркости рус ской декоративной палитры, против слишком самостоятельной, а иногда да же и главенствующей роли декораторов в спектакле. За всем тем влияние Бакста, отразившееся на многих театральных постановках, вышло за рамки театра и изменило стиль дамских мод и меблировки квартир. Я не хочу сказать, чтобы влияние того удивительного смешения варварского богатства и своеобразно строгого вкуса, которое свойственно особенно Баксту, было очень широко и длительно, — но влияние это заметно, и имя Бакста и его товарищей по отданной служению театра кисти должно остаться в истории художественной культуры Европы в целом. Еще больший триумф одержала Россия в области музыки. <…> Быть может, хотя это предположение я делаю со всяческими оговорками, даже «Соловей» Стравинского есть плод интересного искания. По крайней мере часть музыкальной критики, в особенности Лалуа, можно сказать, коленопреклоненно встретила эту партитуру, на меня лично в двух последних актах произведшую впечатление шума, полного потуг на оригинальность и нигде не достигнутую глубину. Но в «Соловье» чрезвычайно интересны были декорации Бенуа. Эта фантастическая китайщина давала какой–то совершенно особенный живописный аккорд, и здесь то определение, которое я дал Баксту, остается вполне уместным: крайняя роскошь азиатского варварства, которая тем не менее таинственно сдерживается своеобразно строгим вкусом. <…> Кто обращал внимание на музыку Штрауса в «Иосифе» в тех местах, где она не просто аккомпанировала шумному зрелищу? Кому было дело до тяжелого, как немецкий пфаннкухен *, замысла либреттистов этого странного балета, чуть не в целом томе комментировавших его скучное действие? Смотрели исключительно на переливающиеся сотнями ярких красок и золотом картины. И для этого историю Иосифа и жены Пентефрия перенесли в сверхверонезовскую постановку. Работали под него за совесть. И, несмотря на участие в этой работе самого Бакста, получилось немножко так, как когда в палатах какого–нибудь купца «пущают под мрамор и под красное дерево»: мрамор выходит куда мрамористее настоящего. Так и тут, перевероиезили до головокружения. <…> …Живописцы и скульпторы наших дней нашли в архаическом искусстве нечто, на их взгляд, очень ценное и сочетали декадентскую хрупкость и наивную неуклюжесть примитивов в одну, так сказать, косолапую грацию, наводящим на грустные мысли примером которой являются произведения Бурделя в том же театре **, где впервые показал свои опыты Нижинский. <…> <…> Как раз «Весеннее жертвоприношение» *** явилось вещью совершенно непривычной. Читателям, вероятно, уже известна сущность попытки, сделанной Стравинским и Нижинским. Идя в сторону того примитивизма, который получил уже свое признание в живописи с Гогеном и нынче, в общем, к несчастью искусства, приобрел в нем слишком большую область, который и у нас в России имеет слишком многочисленных поклонников и представителей, между ними декоратора балета Николая Рериха, — Стравинский и Нижинский решили представить священные пляски наших славянских предков во времена первобытной дикости». (Из цикла «Парижские письма». «Русские спектакли в Париже». Первоначально печатались в журнале «Театр и искусство». П., 1913, № 23; журнале «Современник», 1914, кн. 14 и 15. См. также: Луначарский А. В. В мире музыки. М., «Советский композитор», 1958).
См. примеч. 6 к статье «Германская художественная выставка» в томе 1 наст, сборника.
Всероссийская сельскохозяйственная и кустарно–промышленная выстав ка была открыта в августе 1923 г. в Москве (на месте, где в настоящее вре мя находится Парк культуры и отдыха имени Горького).
Чужак Н. (псевдоним Насимовича Николая Федоровича; 1876—1937), советский литературный критик, журналист, один из теоретиков ЛЕФа.
Выставка картин, организованная Российским обществом Красного Креста, открылась 9 марта 1924 г. в Москве, в Историческом музее. Издан каталог: Каталог выставки картин, организованной Российским обществом Красного Креста. М., 1924.
Вероятно, Луначарский имел в виду свою речь о художественной по литике, произнесенную на IV Всероссийском съезде работников искусств 28 апреля 1923 г. и напечатанную сокращенно в «Известиях» (1923, 29 ап реля, № 94).