ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) - Страница 54

Надо только, чтобы художники этой группы пересилили еще что–то. Вот они поняли теперь, каким огромным источником вдохновения является действительность. Но этого мало. Если художник должен сохранять свою самостоятельность в трактовке внешнего материала, в пейзаже, портрете, натюрморте, акте, то еще важнее, конечно (тут он выступает как подлинный художник), сохранить за собой право комбинации, композиции, право творца в картине.

Картин нет как нет. Вот у АХРР, выставка которой предшествовала в том же помещении выставке Красного Креста есть картины, но, к сожалению, неубедительные. Там картины то сдаются на оперную постановку, то просто серы по замыслу, хотя и очень революционно благонамеренны. Лучшее, что АХРР дала, — это несколько удачных этюдов с вокзалов, заводов и т. д. Но АХРР по крайней мере определенно осознала, что надо вложить в живопись социальное идейно–эмоциональное содержание.

Конечно, в превосходных этюдах — даже больше, чем в картинах, которые представлены упомянутыми мною выдающимися русскими художниками, — есть и идеи и эмоция. Но все это — в состоянии элементарном, и я очень боюсь, что Кончаловский, Машков и Лентулов еще связаны теориями, среди которых они росли и которые требовали такого нелепого самоотчуждения живописи от «литературы». Трудно представить себе больший вздор с точки зрения нового времени. Мы, стремящиеся к синтетическому искусству, мы, для которых синтетическое искусство — хлеб, как можем мы иначе принять это разграничение друг от друга искусств, чем в качестве чего–то подсобного, подготовительного, а иногда просто курьезного. Нет настоящих художественных произведений, которые держались бы в каких–то замкнутых рамках. Хотя повесть есть произведение слова, но она есть и произведение живописное, скульптурное и музыкальное, и лишь постольку имеет литературно–художественное содержание. То же относится и к картине. А вместе с тем от кого же ждать картин, как не от художников, которых я сейчас назвал?

Конечно, последние могикане передвижников могут подарить нас еще несколькими прекрасными произведениями. Конечно, за молодежью остается огромное будущее, конечно, у нас есть ряд очень интересных художников и помимо трех корифеев «Бубнового валета». Все–таки, в конце концов, настоящих новых щедевров невольно ждешь именно с этой стороны.

Кончаловский, Машков, Лентулов — это передовые имена русской живописи. Надо им сделать какое–то усилие над собой, чтобы картина была создана. Я не верю в то, что у них нет соответственных сторон таланта.

ЛЕНИН И ИСКУССТВО (Воспоминания)

Впервые — «Художник и зритель», 1924, № 2—3, февраль—март. Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 7—12.

У Ленина было очень мало времени в течение его жизни сколько–нибудь пристально заняться искусством, он всегда называл себя в этом отношении профаном, и так как ему всегда был чужд и ненавистен дилетантизм, то он не любил высказываться об искусстве. Тем не менее вкусы его были очень определенны. Он любил русских классиков, любил реализм в литературе, в живописи и т. д.

Еще в 1905 году, во время первой революции, ему пришлось раз ночевать в квартире товарища Д. И. Лещенко, где, между прочим, была целая коллекция кнакфуссовских изданий посвященных крупнейшим художникам мира. На другое утро Владимир Ильич сказал мне: «Какая увлекательная область история искусства. Сколько здесь работы для коммуниста. Вчера до утра не мог заснуть, все рассматривал одну книгу за другой. И досадно мне стало, что у меня не было и не будет времени заняться искусством». Эти слова Ильича запомнились мне чрезвычайно четко.

Несколько раз приходилось мне встречаться с ним уже после Октябрьской революции по поводу разных художественных жюри. Так, например, помню, он вызвал меня, и мы вместе с ним поехали на выставку проектов памятников, на предмет замены фигуры Александра III, свергнутой с роскошного постамента около храма Христа Спасителя Владимир Ильич очень критически осматривал все эти памятники. Ни один из них ему не понравился. С особым удивлением стоял он перед памятником футуристического пошиба, но, когда спросили о его мнении, он сказал: «Я тут ничего не понимаю, спросите Луначарского» На мое заявление, что я не вижу ни одного достойного памятника, он очень обрадовался и сказал мне: «А я думал, что вы поставите какое–нибудь футуристическое чучело».

В другой раз дело шло о памятнике Карлу Марксу. Известный скульптор М. проявил особую настойчивость. Он выставил большой проект памятника: «Карл Маркс, стоящий на четырех слонах». Такой неожиданный мотив показался нам всем странным и Владимиру Ильичу тоже. Художник стал переделывать свой памятник и переделывал его раза три, ни за что не желая отказаться от победы на конкурсе. Когда жюри под моим председательством окончательно отвергло его проект и остановилось на коллективном проекте группы художников под руководством Алешина то скульптор М. ворвался в кабинет Владимира Ильича и нажаловался ему. Владимир Ильич принял к сердцу его жалобу и звонил мне специально, чтобы было созвано новое жюри. Сказал, что сам приедет смотреть алешинский проект и проект скульптора М. Пришел. Остался алешинским проектом очень доволен, проект скульптора М. отверг. В этом же году, на празднике Первого мая, в том самом месте, где предполагалось воздвигнуть памятник Марксу, алешинская группа построила в небольшом масштабе модель памятника. Владимир Ильич специально поехал туда Несколько раз обошел памятник вокруг, спросил, какой он будет величины, и в конце концов одобрил его, сказав, однако: «Анатолий Васильевич, особенно скажите художнику, чтобы волосы вышли похожей, чтобы было то впечатление от Карла Маркса, какое получается от хороших его портретов, а то как будто сходства мало».