ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) - Страница 63

Стоя перед этой картиной, невольно говоришь себе: вот те, кто более всего способствовали победе революции! И невольно проникаешься любовью к этим людям, как после прочтения книг Фурманова.

Кацман выставил большой ряд портретов. В них всегда есть внешнее сходство: Кацман очень крепкий рисовальщик, но эта крепость как–то закупоривает его рисунки, от них веет классом. Все же иной раз он зорко подсматривает особенности модели.

У Шестопалова слабоваты «Пугачевцы», но живые этнографические этюды Востока хороши.

Невольно останавливаешься у «Рабкора» Перельмана. Это— социальный портрет, один из важнейших для нас родов живописи. Художник может брать для него и определенное лицо, но в этом определенном лице, в единице, он обязан видеть и показать нам целый общественный слой. Это трудная, но благодарная задача.

У Никонова очень хорош автопортрет, неплохо задуманы и были бы интересны и остальные работы, если бы что–то еще прибавить к этой живописи: она кажется недоделанной, поверхностной.

Любопытно сделана, полна юмора и является хорошим документом социальной жизни почти всех этих художников, перед нами прошедших, небольшая картина, изображающая изготовление плакатных надписей: какая–то старая мастерская, где конец красного полотнища накинут прямо на голову мерцающего в зеленоватых сумерках Аполлона. Извиняюсь перед автором этого живописно хорошо сделанного этюда за то, что не могу припомнить его фамилию

Одной из самых больших по величине, по количеству работы, в нее вложенной, является картина Карпова «Повстанцы». Карпов — очень серьезный художник, и на выставке имеется много его хорошо проработанных этюдов. Но тут–то и сказывается, что от совершенно реалистически взятых натюрмортов не так–то легко перейти к картине. Действительно, в картине Карпова есть какая–то громоздкость, какая–то неподвижность. Полотно очень добросовестное, но, несмотря на тщательность своего выполнения, очевидность наилучших намерений и несомненное наличие психологической наблюдательности у художника, — это еще не та картина, которой мы ждем.

Художник Луппов, почти рядом с Карповым, выставляет картину «Столкновение рабочих с мастерами». Она написана, по–видимому, спешно, как будто даже небрежно, халтурно. Мне говорят, что самые условия, в которых работает этот художник, не дают ему возможности работать спокойно и тщательно. И тем не менее и в выбранной Лупповым гамме красок, и в огромной живости и выразительности лиц, — несмотря даже на то, что они не написаны с натуры, а скомпонованы по памяти, — больше настоящей жизни, чем в прекрасно разработанной картине Карпова.

Возьмем картину Журавлева «Баррикады». Ночь, но на отстреливающихся и как бы рвущихся вперед баррикадных бойцов и на весь их пьедестал–баррикаду яркий пожар льет свой кровавый отблеск, в котором все краски стираются, так что во всей картине противопоставлены два тона. Это придает картине характер, эстампа. Ее легко воспроизвести в виде цветной литографии, и это будет красиво на стене любого клуба.

Художника обвиняют в некоторой романтике. Даже говорят что–то о том, что нужно–де изображать революцию в ее простом, сером, будничном виде. В этом видят какую–то демократическую добродетель. Ни на одну минуту не отрицая всей важности трезвого наблюдения революции и всей внутренней торжественности ее простоты, никак не могу согласиться с тем, чтобы в революции не было огромного пафоса, подъема, никак не могу согласиться с тем, чтобы эти стороны революции нельзя было изображать, так сказать, живописной музыкой. Ведь не требуют же от революционного марша, чтобы он был правдиво сер и ненаряден; наоборот, он зажигает тем больше, чем больше в нем праздничной звучности и контрастов. Того же мы вправе требовать и от картины.

По правде сказать, только в картине Журавлева имеется намек на такую трактовку революции; именно этим картина и выделяется, именно за это она заслуживает похвалы.

Похожи друг на друга по заданию полотна двух прекрасных художников — Юона и Кустодиева. Кустодиев исходит как будто бы из факта, правда, стилизованного, — какого–то большого празднества в Ленинграде Юон прямо создает фантастику под названием «Люди». Но там и здесь — ночь, там и здесь — взволнованные группы людей. Там и здесь люди соприкасаются с какой–то окружающей землю бесконечностью. Там п здесь есть ощущение пламенности, космичности происходящего. Недаром предыдущую картину Юон так и назвал «Новая планета», стараясь перевести чувства, вызванные всемирной огромностью революции, так сказать, в космический лад.

Очень интересное мастерство показал Бродский в ряде пейзажей. Говорят, пейзажи эти не имеют ничего общего с конкретной натурой, это — изнутри рожденные «симфонии». Тем более это интересно. Особенно хороша «Зима» с ее высоким горизонтом и целым миром растений, зданий, животных, людей и простора. В Венском музее имеется большой ряд работ одного голландца, кажется, Фюрстенбоха, которые очень напоминают эту манеру Бродского. Но и во всех других пейзажах бросается в глаза поставленная себе художником задача — изобразить простор и, так сказать, порвать полотно, сразу заставить зрителя идти по какой–то тропе вдаль. Эту свою пространственно–пейзажную задачу Бродский решает в разных манерах. В одних пейзажах слышится что–то от Левитана, а рядом — улица в духе Писсарро. Никогда еще Бродский не являлся таким эклектиком, но редко проявлял он и такое зрелое мастерство.

Всем известно, какие нападки закружились вокруг огромной картины Бродского, изображающей заседание Коминтерна Частью эти нападки шли из дружественного лагеря. И тем не менее надо прямо сказать, что картина эта вызывает настоящий взрыв восторга со стороны неискушенных зрителей. Действительно, достоинств в этой картине тоже много. В конце концов, это одно из немногих произведений нашей живописи, о котором можно говорить как о картине. Конечно, это еще не вполне картина, какой мы ждем, она для этого слишком мельчит тему и композиционно недостаточно крепка; но когда Бродский показывает теперь, так сказать, свое абстрактное мастерство и добивается там хороших результатов, мы можем быть уверены, что и в своей революционной живописи в собственном смысле слова он, хоть отчасти, воспользуется своим умением.