ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) - Страница 103


К оглавлению

103

Однако если даже утверждения д–ра Редслоба не так легко находят себе яркие иллюстрации в действительности, то, во всяком случае, сам он и его единомышленники деятельно работают в указанном направлении, и задуманная ими выставка в .Дрездене должна явиться большим шагом вперед.

Выставка, по мнению немецкого министра, должна показать, как выражает себя творческая манера отдельных племен в конструкции, обрамлении и пропорциях, выборе красок и их – сопоставлении, в вязании, плетении, токарном деле и т. д. и т. п.

Д–р Редслоб считает крайне интересным выяснить, какие постоянные элементы вносят мастера того или другого племени в свои произведения «как особенности, не определяемые простой целесообразностью». Ему хочется констатировать законы заимствования у соседей орнаментальных или символизирующих приемов и законы их усвоения стилем данного племени.

Ему кажется, что основное в народном искусстве находится в плодотворном противоречии «к механизироваиию и пустому реализму». «Народные мастера, — говорит он, — всегда создают символы, и в то же время все создаваемое ими превращено в орнамент. Народное искусство не стремится дать иллюзию действительности и не старается оригинальничать».

Здесь позволю сделать себе отступление. Подчеркнутые г. Редслобом черты народного искусства имеют значение для всех народов, всей общечеловеческой цивилизации.

Базируясь на целом ряде научных исследований, Вильгельм Гаузенштейн вскрыл внутреннюю, социологическую сущность «стилизаторства» народных мастеров.

В крепко сплоченных пастушеских родах, еще более в общинах земледельцев, отдельная личность существует в очень слабой мере. Обычай поглощает почти всю жизнь: рождение, переход к зрелому возрасту, женитьба и смерть, так же как и все поворотные пункты трудового года и даже суток, ознаменовываются твердо установленными обрядами. Горести и радости выражаются готовой песней, передаваемой из поколения з поколение. Все украшения одежды и жилища, утвари и оружия также имеют отстоявшуюся форму.

Дело не в том, чтобы крестьянин, работающий по дереву, не воспринимал настоящей лошади, или вышивающая крестьянка—настоящего петуха; просто они вовсе не ставят перед собой реалистической задачи изобразить такую–то лошадь или такого–то петуха — творя, они вовсе не стараются уловить действительность, они подражают готовому образцу, готовому деревянному коньку или вышитому петушку.

Личность всецело внедряется в общественность. В течение веков вырабатывается прием, диктуемый материалом и приобретаемым с детства подражательным навыком: отсюда отмеченное д–ром Редслобом отсутствие реализма и индивидуализма.

Но, может быть, реализм и индивидуализм лучше стилизации и безличного творчества? Об этом, конечно, можно спорить.

Однако в общем и целом направление искусства в ту или другую сторону разрешается не вкусом отдельных лиц, а всем характером экономики соответственного общества. Так, «индивидуалист» охотничьего периода создает искусство, метко схватывающее действительность и оригинальное.

К этому же принципу возвращается и индивидуалистический буржуазный строй, причем он переходит от реализма (позднее натурализма), еще скрепленного, так сказать, межиндивидуальной манерой постигать действительность, к разного рода ирреализму и сюрреализму, где личность, по видимости, уже полностью работает под диктовку собственного каприза и настроения, часто мимолетного.

В этом отношении буржуазный индивидуалистический хаос достиг, по–видимому, крайнего предела и вызывает реакцию с двух сторон: во–первых, наиболее крепкие элементы самой буржуазии (консерваторы, монархисты, фашисты) стремятся подчинить либеральное общество государственному порядку, а отсюда стремление и в искусстве водворить общественно установленные формы, подчинить его нормам определенного вкуса. Во–вторых, пролетариат стремится вместо капиталистической дезорганизации производства и рынка, а отсюда и жизни и творчества, поставить научную организацию всего общественного труда, а отсюда — стиля всей культуры.

Мне, конечно, очень трудно сказать, которое из этих двух течений, устремляющихся к ограничению индивидуалистического реализма или произвольной фантастики в искусстве (особенно изобразительном и декоративном), больше повлияло на инициаторов Дрезденской выставки. Но если даже допустить, что их тенденции определяются государственно–патриотическим духом, то и тогда в принципе мы окажемся согласны с ними в смысле желания найти общественный стиль новой культуры и в смысле оценки всего значения для этих поисков сокровищницы сверхиндивидуально стилизованного народного искусства.

Большое значение придает г. Редслоб и тому, что народное искусство есть ремесло, то есть противопоставлению его машинной дешевке.

Мы, конечно, вовсе не враги машины. Нам, в СССР, неприлично будировать против машины во имя ремесла. Но это вовсе не значит, чтобы мы могли с легким сердцем допустить падение нашего кустарного ремесла. К этому я еще вернусь.

В Дрезденскую выставку войдут произведения архитектуры, керамики, текстильно–кустарного дела, вышивки, кружевоплетения, резьбы и точки по дереву, обработки металлов, росписи, корзиноплетения, игрушечного дела, костюма, церковного искусства.

Выставлены будут старые вещи музейного характера и ныне производимый товар, равным образом работы профшкол.

Мы можем только порадоваться тому, что устроители выставки собираются по вышеуказанным причинам предоставить нам широкое место на ней. Мы уже немало работали в этом направлении.

103